Приветствую вас, дорогие друзья! В рубрике «Литературное эссе» я не ставлю целью научить вас писать эссе. Просто познакомлю с наилучшими, на мой взгляд, работами в этом жанре российских и зарубежных авторов. Сегодня представлю вам небольшой литературный эскиз Аллы Сорокиной «Мария Ермолова: неразгаданная тайна актрисы». Тему назвала так – Эссе. «Мария Ермолова: неразгаданная тайна актрисы»
Алла Сорокина, публицист, пишет на разные темы. Это и история России, в частности о русском купечестве, на котором держалась изначально экономика России, об интересных людях прошлого. Это актеры, художники, личности, которые остались в истории России. Алла Сорокина – редактор ВГТРК, автор нескольких книг: «Знак судьбы», «Войди в страну любви». Особо стоит «Золотой альбом», написанный к 200-летнему юбилею Александра Сергеевича Пушкина. За нее на конкурсе юбилейных изданий Алла Сорокина получила вместе с издателем Диплом первой степени. С несколькими рассказами я вас хочу познакомить.
Содержание статьи
Эссе. «Мария Ермолова: неразгаданная тайна актрисы»
Вместо предисловия: гений почти всегда напрасно вымаливает у жизни частицу обыкновенного счастья… Мария Николаевна никогда не была счастлива, хотя никаких трагических событий в ее жизни не случалось. В одной из лучших ролей Ермоловой, божественной античной поэтессы Сафо, есть такие слова: «Я ставлю сладкий жизни кубок – и я его не пью».
В самом центре Москвы, на Тверском бульваре, любимом месте прогулок москвичей, много интересного. Бульвар можно справедливо назвать театральным: на одной стороне возвышается массивное здание Московского Художественного театра им. М. Горького. Почти напротив – Драматический театр им. А.С. Пушкина. В здании этого театра до революции находился первый частный театр Анны Бренко, затем легендарный Камерный театр.
А рядом стоит двухэтажный бело-розовый особняк, старинный, бывший когда-то масонской ложей, в котором бывал, может быть, «Пьер Безухов». В этом доме и жила Мария Николаевна Ермолова с мужем, известным адвокатом Шубинским и дочерью Маргаритой.
В книге воспоминаний Т.Л. Щепкиной-Куперник «Дни мой жизни» читаем: Москва эпохи моей молодости преклонялась перед нею, от мала до велика. Толпы молодежи ждали ее у театрального подъезда. Когда она приезжала в какой-нибудь ресторан, все бросались посмотреть на нее. Если она входила в какой-нибудь магазин, приказчики покидали всех остальных покупателей и служили ей, как королеве.
Громадной популярностью она пользовалась среди театральных служащих. И это благодаря полному отсутствию надменности, манере общаться с людьми и своей доброте. Ее обращение со всеми было одинаково — от московского генерал-губернатора до последней театральной сторожихи».
Театр – мое предназначенье...
Мария Николаевна была прекрасной оболочкой для своего великолепного гения, какой-то «небесный дух, прикованный к земле». Необыкновенная скромность, предельная сосредоточенность на профессии делали актрису загадочной.
В старинном русском водевиле звучит куплет: «Театр – отец, театр – мне мать, театр – мое предназначенье». Маленькая девочка, сидя с отцом в суфлерской будке, была уверена, что она станет великой артисткой… Ведь в доме родителей, подвальчике на окраине Москвы, эти слова произносились часто и с благоговением при упоминании корифеев Малого тетра: Великом Щепкине, великом Мочалове, великом Садовском…
Семья Ермоловых из поколения в поколение, так или иначе, была при театре. Одни из Ермоловых были актерами, другие танцевали в кордебалете, играли в оркестре, служили при гардеробе, суфлерами, но театральным воздухом дышали все. В театре видели и главный интерес: и кусок хлеба, и смысл жизни.
В августе 1862 года Ермолова была зачислена «казенной воспитанницей» в Московское театральное училище, но не в драматический класс, а в балетный. Балерины были более востребованы. Девять тяжелых лет провела Маша Ермолова в ненавистном балетном классе. Она мечтала о драматической сцене, зная назубок репертуар Малого театра.
Юную Ермолову находили мало способной, невыразительной и внешне неинтересной. Однажды, в спектакле, где воспитанницы театральной школы исполняли роли эльфов и пажей, премьер Малого театра Самарин, поинтересовавшись, кто такая эта неуклюжая девочка, попросил исключить ее из числа исполнителей, сказав: «Какая некрасивая». Вот так! Несколько лет после этого Ермолова не появлялась на сцене.
Первое впечатление Станиславского
Если бы кто-нибудь мог предположить, что впоследствии тысячи людей будут сотрясать стены театра, аплодируя и восторженно приветствуя великую актрису, ее необыкновенный талант, голос, который исторгал у публики священный трепет.
А преклонявшийся перед ней Константин Станиславский писал: «Ее данные были исключительны. У нее была гениальная чуткость, вдохновенный темперамент, большая нервность, неисчерпаемые душевные глубины. Внешние данные Марии Николаевны были не менее замечательны. У нее было превосходное лицо с вдохновенными глазами, сложение Венеры. Глубокий, грудной, теплый голос, беспредельное обаяние и сценичность, благодаря которым даже ее недостатки превращались в достоинства».
Сочувствуя стремлениям дочери и желая помочь ей, отец, старший суфлер Малого театра, как и все актеры и служащие театра, имел право на бенефис. А значит, мог сам распределять роли в выбранной им пьесе. Но в этом опытный Николай Алексеевич ошибся, дав дочери роль разбитной, фривольно-кокетливой Фаншетты в водевиле А. Ленского «Жених нарасхват».
Маша Ермолова в свои тринадцать лет не любила водевилей. Они во всем противоречили ее внутренней природе. Определяя амплуа, можно сказать, что в ней дремал героико-трагедийный талант. А на отцовском бенефисе будущая звезда русской сцены с треском провалилась. Она играла и пела неловко, натужно, выглядела неуклюжей и неестественной. Посмотрев спектакль, актриса Малого театра Надежда Медведева произнесла фразу, снова ранившую дебютантку: «Девчонка нескладная».
Величество случай...
Но мы знаем, как бывает, когда вмешивается его величество случай, и все меняется в, казалось бы, устоявшейся, пусть и неудачной жизни. Готовился бенефис актрисы Надежды Медведевой. Ставили пьесу Лессинга «Эмилия Галотти». На роль Эмилии была назначена актриса Гликерия Федотова, но она внезапно заболела и спектакль оказался под угрозой.
Родственница Маши Ермоловой просила бенефициантку посмотреть ее, и Надежда Михайловна, не надеясь на успех, а скорее от безысходности, согласилась посмотреть Ермолову. Но увидев робкую девушку с серьезным взглядом, и глубоким дивным голосом, Медведева вдруг изменила свое отношение к ней, что-то увидев и почувствовав. А потом вспоминала, что после первых же реплик молодой актрисы у нее «пошли мурашки по коже».
Маша роль знала отлично, а доброе отношение известной актрисы, которую она боготворила с детства, окрылило ее, и она с блеском выдержала этот экзамен. После первого же монолога Медведева, взволнованная, со слезами на глазах, воскликнула: «Вы будете играть Эмилию!». Художественное чутье Медведевой правильно оценило Машеньку, и день ее бенефиса был первым днем появления на сцене той, кто долгие годы был потом украшением и гордостью Малого театра.
В очерке Марины Гаевской «Мария Ермолова» читаем воспоминания Марии Николаевны Ермоловой: «…я не видела публики… Первая сцена прошла, я ухожу и слышу громкие аплодисменты и вызовы… Убежавши за кулисы, я зарыдала. Меня поздравляли, целовали… Молитва моя была услышана, заветная мечта исполнилась… Я актриса! Я счастлива, нет – я счастливейший человек в мире».
Но Мария Ермолова все еще была воспитанницей театральной школы. На помощь пришли опять отец и Н.М. Медведева. Ей дали выступить в двух серьезных ролях в драмах Л. А. Мея «Царская невеста» и В. Сарду «Месть женщины». Вопрос об ее зачислении в труппу Малого театра был решен.
Ее эпоха роста...
Первое десятилетие после дебюта Ермоловой в «Эмилии Галотти» надо считать эпохой ее роста – и как человека, и как артистки. Вехой в ее искусстве можно считать роль Лауренсии в шедевре Лопе де Вега «Овечий источник». Эту пьесу поставили в первый бенефис Ермоловой. Этим выбором она закрепила за собой роль артистки-трибуна, которую несла в течение всей своей творческой деятельности.
Многие годы бессменными партнерами Ермоловой на сцене были великие артисты Пров Садовский и Александр Южин-Сумбатов. Ее наивысшие роли были – Орлеанская дева, Сафо и Мария Стюарт…И пьеса «Орлеанская дева» и роль Иоанны, которую она считала самым светлым, самым чистым образом в мировой истории, вполне подходила ей и как артистке, и как человеку. Эта роль явилась богатейшим материалом для применения всех свойств ее таланта. Ведь Мария Николаевна играла в ней самое себя.
Подъем, с каким Мария Николаевна вела одну из сцен, переходил в трагический экстаз. Вспоминали, что она в одном из монологов, закованная в цепи, так рванулась, что порвала цепь. Ее глаза видели все, что происходило за стенами замка и она отчаянно восклицала: «А я в цепях!». Темперамент и страсть ее были безграничны. Она взывала к своему богу, моля его, превознося его, заклиная его: «Всесилен ты!». Ермолова простирала к небу скованные цепями руки, металась по площадке, казалось, что вокруг рушатся стены…
Напряжение в театре делалось почти невыносимым. Когда она сбрасывала с рук оковы и в ответ на слова солдата: «Победа!», летела прочь – в театре творилось что-то невообразимое. И это уже не был успех артистки, не восторг зрителя – это было соприкосновение с настоящим моментом гениальности.
Когда на нее «находило» – она ничего не помнила. Раз как-то она репетировала сцену Анны у гроба мужа: его приносят в гробу, она откидывает покрывало, видит мужа – и тут происходит сцена отчаяния. Помощник режиссера, некий Кондратьев, человек, любивший пошутить, на этот раз объектом шуток решил избрать Марию Николаевну, и положил в гроб чучело обезьяны.
Настал момент… Мария Николаевна на генеральной репетиции превзошла себя. Она играла так, что кругом все плакали и сам Кондратьев, растроганный и пристыженный, подбежал к ней в кулисах и стал просить прощения за свою глупую шутку.
– За какую? – спросила она его, вся еще дрожавшая от волнения. Мария Николаевна не видела обезьяны. Перед ней в гробу лежал ее возлюбленный муж, и его она – видела!
Сойдя со сцены, где она только что бушевала, исходила слезами, озаряла любовью – Мария Николаевна вдруг становилась измученной статуей, молчаливой и ушедшей в себя. Такой ее изобразил на известном портрете Валентин Серов… Величественной, неприступной, вместе с тем – трогательно беззащитной.
Платья «как у Ермоловой»...
В Москве в то время самой популярной портнихой была Надежда Ламанова. Она обшивала и аристократок, и московских актрис. У нее одевалась и Мария Николаевна Ермолова. Жены московских купцов, которых часто брали “за красоту”, заполняя вечерами ложи Малого театра. Они поражали всех сиянием своих драгоценностей и белоснежных плеч. Насмотревшись на изысканные туалеты Марии Николаевны, они требовали у Ламановой шить им платья “точь-в-точь” как у Ермоловой.
Но вот беда, то, что так непринужденно и изысканно смотрелось на стройной фигуре Марии Николаевны, совершенно не украшало их пышные формы... Все попытки портнихи-художницы объяснить это московским красавицам ни к чему не приводили… Надо сказать, что сама Мария Николаевна одевалась очень просто. Но только всегда от всех ее вещей веяло тончайшим, нежным запахом духов.
Татьяна Львовна Щепкина-Куперник, дружившая с дочерью актрисы и жившая вместе с семьей Марии Николаевны, вспоминала в своей книге «Дни моей жизни»: «Частная жизнь Марии Николаевны шла как-то по инерции. Она с неохотой бывала в обществе. Я не помню ее иначе, как молчаливой, кутающейся в ангорский платок, смотрящей глазами «из другого мира» на окружающих.
Она немногословно отвечала на вопросы, никогда не задавая их сама. Никогда не говорила лишних и банальных слов, ненавидела лесть. Она даже от самых искренних восторгов боязливо сторонилась, точно не хотела благодарности за то, что играла так не потому, что хотела, а потому, что иначе не могла».
«Я его не пью»...
В личной жизни Мария Николаевна не была счастлива и думая о ней, я всегда вспоминаю слова Сафо: «Я ставлю сладкий кубок жизни – и я его не пью». Когда приходила земная жизнь и ставила перед ней этот сладкий кубок личного счастья. Но она поступала как великая Сафо – она его не пила. Ермолова была величайшей русской трагической актрисой. И – это уже мое мнение – превосходила силой и Элеонору Дузе, и, разумеется, Сару Бернар».
В 1920 году был торжественно отпразднован 50-летний юбилей творческой деятельности Ермоловой. И Москва единодушно чествовала актрису, и этот юбилей превратился в праздник всех московских театров. Марии Николаевне Ермоловой первой было дано звание «Российской Народной Артистки».
И в конце хочется привести цитату из очерка Марины Гаевской: «Такой, до конца неразгаданной тайной она осталась для всех: и для тех, кто знал ее лично, и для многочисленных поклонников, и для столь же многочисленных исследователей». А для нас – останется богиней с портрета Валентина Серова. Великая русская актриса.
Напоследок
У вас так бывает, когда читаешь что-то близкое твоему сердцу, кажется, что ты именно так думал, но написать не успел? Прочитанное полностью согласуется с твоим внутренним миром, но долго хранилось где-то внутри, ожидая своего часа. В этом весь жанр эссе: писать только то, что тебе близко и интересно. Этот жанр субъективный, поэтому и оценка его может быть субъективной. То, что нравится мне – не вызывает эмоций у другого. Поэтому пишите отзывы по прочитанным работам – будем обсуждать вместе.
Приглашаю вас посмотреть и послушать видео песни «Я — актриса» в исполнении Ирины Мирошниченко, снятый каналом Vladimir Viktorovich Rus .
Спасибо вам за внимание, дорогие читатели! Если вы хотите узнавать интересное в мире литературы, то подписывайтесь на обновление статей в рубрике "Литературное эссе". Также не забывайте рекомендовать статью своим друзьям в социальных сетях! Приглашаю посмотреть видеофильмы на моем канале You Tube.
Пусть у Вас всё будет хорошо, Вера.
